Ант Скаландис - Точка сингулярности [= Миссия причастных]

— А не застрелят ли они заживо похороненного классика? — робко поинтересовался маленький Солженицын.

— Пусть только попробуют! — лихо заявила Верба.

Я хотел ей напомнить, что подобных обещаний уже наслушался два года назад, а в итоге мы, помнится, всем гуртом, поджавши хвост, ломанули на Багамы. Но я не стал этого говорить, Может, и впрямь времена переменились, раз я теперь уже и не Малин, а Разгонов?

Сексуальный настрой был, конечно, сбит напрочь, но настроение осталось хорошим, мы с Белкой выпили в обед за мое счастливое возвращение в собственный образ (честно признаться, я так и не понял, почему это происходит именно теперь), и любимая жена проводила меня в аэропорт. Рюшик сидел сзади в нашей «Субару» и листал бесконечных «Микки Маусов». Ему страшно нравилось, что на немецком комиксы выходят каждую неделю, он ещё помнил, что в Москве этот детский журнал был лишь ежемесячным.

А в Шёнефельде, перед паспортным контролем, Белка сначала заявила мне:

— Я вот иногда думаю и все никак не могу понять, на черта ты мне вообще нужен. Со своей Вербой, со своей дурацкой спецслужбой, с этой вечной нервотрепкой, конспирацией… Улетел бы что ли, уже раз и навсегда!..

Потом расплакалась вдруг, умоляла звонить почаще, так как ей самой звонить было запрещено строго-настрого. И, наконец, спросила:

— А я не могу полететь с тобой вместе?

Вопрос был вполне серьезным, но я ответил ей одними глазами. Мы уже обсуждали это. Я никогда не ставил «любовь к родному пепелищу», а равно и «любовь к отеческим гробам» выше инстинкта самосохранения. И жене не позволял.

— Обрыдло мне тут все, в этом Берлине. Домой хочу, — прошептала Белка и добавила злобно: — Проклятая Германия!

Ну, прямо булгаковский генерал Чарнота в Константинополе!

Зато плакать перестала. Рюшик ничего не понимал, и на всякий случай успокаивал нас обоих.

Потом был «виповский» коридор вместо паспортного контроля, и когда мы поднялись в воздух, я сам себе напоминал террориста: в каждом кармане по пистолету, два телефона — обычный мобильник и трубка космической связи, а также целый дипломат, набитый ещё не до конца изученной мною шпионской техникой. В Москве должны были встретить специалисты, которые все объяснят. Братья древовидные предоставили мне и пачку документов и кучку референтов, а впереди ждала ещё и ванна, и чашечка кофэ, и какава с чаем в каком-нибудь «Балчуге-Кемпинском» или «Палас-отеле». Теперь, говорят, и в Москве неслабых гостиниц понастроили…

Если б только я ещё долетел до той Москвы.

Так ведь нет. Шпионские страсти начались уже в воздухе.

Мои друзья почему-то не стали звонить по космической связи, наверно, не хотели соседей по самолету пугать, вместо этого после всяких милых сообщений о температуре воздуха за бортом и городах, промелькнувших под алюминиевым брюхом ТУ-154-го (во, какую доисторическую колымагу мне подали!), тот же воркующий голосок стюардессы объявил — для надежности дважды:

— Господин Малин, вас просят пройти в голову салона, к служебному входу.

«Ну вот, — вздохнул я про себя. — Опять Малин. А говорили, Разгонов, Разгонов…»

А у закрытой двери ждала уже не стюардесса, а солидный такой аэрофлотовский служащий, возможно, второй пилот, я у них в знаках различия не разбираюсь, и уточнив, действительно ли я Малин, он попросил пройти непосредственно туда, откуда управляли всей этой летающей техникой. За последние годы я много где побывал и навидался всевозможной экзотики, но в пилотской кабине пассажирского самолета оказался впервые. Это романтично, доложу я вам. Яркие блестки на черном бархате неба, стеганая пуховая перина облаков внизу, и все великолепие — сквозь большой фонарь, а не через жалкий кругляш иллюминатора, в который обычно вжимаешься мордой, чтобы хоть чуточку побольше интересного разглядеть за бортом. Лайнер неторопливо парил среди холодных звезд над поистине лунным пейзажем, огромная приборная панель уютно светилась разноцветными лампочками, и в этом действительно было что-то космическое. Захотелось даже сказать: «Мужик, дай порулить». Но мужик за штурвалом выглядел слишком серьезным, даже озабоченным, и шутить с ним определенно не стоило. Он протянул мне шлемофоны и сказал:

— Послушайте, это вас.

Буднично так, как будто сослуживца позвал к телефону из другой комнаты.

— Малин! — на связи оказался сам Тополь. — Тебе нельзя садиться в Москве. Ни в коем случае.

— Почему? — глупо спросил я.

Тополь шумно вздохнул, потом тихонько зарычал и наконец совершенно бесцветным голосом полюбопытствовал:

— А что ещё ты хочешь узнать у меня прямо сейчас, в эфире?

— Ничего, — я оказался понятлив. — Полетели тогда обратно в Берлин.

— Это невозможно, — вступил пилот, который, оказывается, участвовал в разговоре.

— Женева, — предложил я.

— Семен Семеныч! — воскликнул Тополь. — Это же не спецрейс. Ты летишь на обычном пассажирском самолете!

Я действительно вел себя как герой Никулина в «Бриллиантовой руке». А время шло.

— Хорошо, — смирился я, — запрашивайте посадку в Смоленске.

Пилот щелкнул чем-то на пульте и вступил в переговоры на своем птичьем языке. Но и Горбовский тоже чем-то щелкнул у себя в Майами (или откуда он там разговаривал?). И прежде чем Смоленск успел дать добро, последовало его категорическое распоряжение:

— Российские города исключаются. В любом из них нас опередят. Давай-ка ближнее зарубежье, Малин.

Я готов был лететь хоть в Монголию, если керосина хватит, но решил промолчать с очередной дурацкой шуткой.

Разблюдовку выдал пилот:

— Рига, Вильнюс, Минск, Киев.

В каждом из этих городов у меня были хорошие знакомые по писательской тусовке. Я перебирал их в памяти, прикидывая, с кем интереснее будет встретиться. Потом догадался уточнить, а смогу ли я входить с ними в контакт, ведь Тополь пока ещё называл меня служебным именем, да и в Москву я летел как будто именно затем, чтобы доказывать гэбухе: Малин жил, Малин жив, Малин будет жить. Неважно теперь, что там сказала Верба перед отлетом!

— Эй, Леонид, а я смогу общаться со старыми друзьями?

— Да, — ответил он коротко.

— Тогда лучше всего — Киев.

— Хорошо. К кому ты пойдешь в Киеве? Я должен навести справки.

— Товарищи, — вмешался пилот, — у вас осталось сорок две секунды на все справки. Вы уж извините, работа такая.

— Да, да, — затараторил я, — поеду к Лешке Кречету, его зовут Алексей Иванович Кречет. О нем смешно наводить справки, это очень известный человек на Украине. Однако за два года у Алексея наверняка сменился телефон. Ты слышишь, Горбовский, найди мне его телефон. И мы летим в Киев.

Горбовский молчал, казалось, секунд десять, наконец, проговорил глухо:

— Добро, летите в Киев.

— Борисполь не принимает. В Жуляны будем садиться? — решил уточнить пунктуальный командир экипажа.

Второй пилот вытаращил глаза:

— А может, лучше на Антонова?

— Нет, — решительно возразил первый, — там у нас будут совсем другие ненужные проблемы.

— Но ведь Жуляны… — бормотал второй потерянно, — покрытие… полоса…

— Знаю. Справимся, — рубанул первый пилот.

Это был какой-то полнейший сюр. Они спорили о своих непонятных нам предметах, хотя только что поторапливали самого Горбовского.

— Ребята, — встрял я робко, — садитесь, где вам удобно. Главное, чтоб это был Киев.

— Аэродром значения не имеет, — согласно проворчал Горбовский и отключился. Или его отключили.

А мне и вовсе было наплевать. Я ещё не знал, в какую часть города ехать и вообще очень плохо знал Киев. Аэропорт Жуляны, как объяснил пилот, место потише, чем Борисполь, а значит, в принципе, все к лучшему. Я же не торжественной встречи жду — наоборот, хочу тихо прокрасться и залечь на дно.

Потом я вышел в народ. Хорошо, что они не знали, по чьей вине летят вместо Москвы в Киев. Салон гудел, как растревоженный улей. Я не слышал, что им там объявляли и, честно говоря, не особо стремился услышать. Я ощущал себя очень важной персоной и по-мальчишески радовался столь дурацкому повороту событий. Да не такой уж он и дурацкий, если вдуматься: в конце концов, чем в родную Москву под пули, лучше в неродной Киев поболтать со старым приятелем — кто ж не согласится с подобным утверждением? («Девочка, ты хочешь на дачу или чтобы тебе оторвали голову?» — вот она классическая дилемма из старинного фильма «Подкидыш»!) Сто пятьдесят пассажиров, конечно, не согласились бы. Многие из них собственноручно и с удовольствием оттяпали бы мне голову. Представляю, сколько деловых встреч сорвалось, сколько радостных ожиданий закончилось звонкой оплеухой облома, сколько проклятий обрушилось на и без того горячо любимый всеми и абсолютно неповинный в данном случае «Аэрофлот». А сколько нервотрепки доставила эта авантюра встречающим! Ведь не у всех же, как у меня, космическая связь под рукою. Ну, извините, ребята! Ну, работа у нас такая. Ну, такой уж у нас мир корявый! Что поделать — планеты для жизни пока ещё не выбирают…